Перестану вешать одни баннеры. Наверное, одна из главных работ с ФБ-13.
Потому что я безумно влюблена в это платье. Потому что я влюблена в этот образ и сам этот концепт.
Потому что... Эриу
Мой любимый комментарий к этому фотосету: "комиксная яркость"(с).
Люблю инсайд за такие вещи.

Название: Lady Eire
Косплеер: @Seighin
Фотограф: Катана Серая
Эдитор: @Seighin
Платье: Kartagena
Форма: косплей
Пейринг/Персонажи: леди Эйре
Рейтинг: G
Примечание:
1. Общий источник вдохновения - националистическая пропаганда, например раз, два, три, а так же монументы на территории Ирландии, например, этот в Корке.
2. Платье - стилизация под шенрон, ирландское платье XVI века, реконструированное по находке в торфяном болоте (хранится в Национальном Музее Археологии в Дублине). Кроме одежды ранних Средних Веков ни одного другого специфическо-ирландского костюма в истории не существует.
3. Ирландские женщины бывают разные, и большинство все-таки не похоже на Сиршу Ронан, а наоборот обладает темными оттенками волос и некостлявым телосложением.

Превью кликабельно
Остальные здесь.

@темы: Через призму объектива, Фандомная Битва, Eire

Продолжу выкладывать сюда всякую фигню с ФБ-13 и, так как тексты закончились, это будет челлендж.
В целом я, внезапно, вообще челленджер и челлендж люблю более других квестов. Я иррационально считаю начитку и аватарки унылыми способами закрыть челлендж и люблю изобретать, чтобы еще такого сделать, желательно приложив усилий и всего такого.
Хотя аватарки тоже режу. Иногда

Это пост с хэндмейд челленджем. Вы не хотите знать, на что оно слеплено, но к фьюзингу я приобщилась благодаря божественной Sirickss (если есть возможность - идите к ней на МК, это правда невероятно!). Не весь мой мэйд на ФБ был фьюзингом (к слову, всего фьюзинга было два штука - мой в двух командах и чей-то у xxxHolic), внезапно я еще достала пластику и выполнила одну давнюю задумку - мозг на шнурочке

Название: Tri-Colored Ring
Автор: @Seighin, Sirickss
Форма: хэндмэйд (украшение)
Категория: джен
Рейтинг: G
Исходники: стекло, фурнитура
Размер: 1 предмет; 4 фото
Примечание/Предупреждения: помощь анонимного доброжелателя была использована на этапе спечения стекла (температура требуется такая, что в домашних условиях ее не добьешься); вся остальная работа - от подбора и резки заготовок до итоговой сборки украшения - проведена командой.

Название: Easter Lily
Автор: @Seighin, Sirickss
Форма: хэндмэйд (украшение)
Категория: джен
Рейтинг: G
Исходники: Easter Lily, стекло, фурнитура
Размер: 1 предмет; 4 фото
Примечание/Предупреждения: помощь анонимного доброжелателя была использована на этапе спечения стекла (температура требуется такая, что в домашних условиях ее не добьешься); вся остальная работа - от подбора и резки заготовок до итоговой сборки украшения - проведена командой.

Название: Glass saber
Автор: @Seighin, Sirickss
Форма: хэндмэйд (украшения)
Рейтинг: G
Исходники: стекло (2,5 слоя), фурнитура.
Размер: 5 предметов (2,5 пары серег), 8 фото
Примечание: Помощь анонимного доброжелателя была использована на этапе спечения стекла (температура требуется такая, что в домашних условиях ее не добьешься); вся остальная работа — от подбора и резки заготовок до итоговой сборки украшения — проведена командой.

Название: Символы
Автор: @Seighin, Sirickss
Форма: хэндмэйд (украшения)
Эпоха: Восход Империи
Рейтинг: G
Исходники: Альянс, Орден джедаев, Империя (первые 3), Империя ситхов, стекло (2 слоя), фурнитура.
Размер: 4 предмета (3 медальона, 1 брошь), 9 фото
Примечание: Помощь анонимного доброжелателя была использована на этапе спечения стекла (температура требуется такая, что в домашних условиях ее не добьешься); вся остальная работа — от подбора и резки заготовок до итоговой сборки украшения — проведена командой.
Для голосования: #. fandom Star Wars 2013 — работа "Символы"

Название: Мозг Мес Гегры
Автор: @Seighin
Форма: хэндмейд
Пейринг/Персонажи: Мес Гегра (частично)
Категория: джен
Рейтинг: NC-17
Исходники: пластика Cernit, золочение, кожаный шнурок, фурнитура
Размер: ~3 см
Примечание/Предупреждения: герой Коналл Кернах победил короля Лейнстера Мес Гегру и отрубил ему голову. Слуга Коналла не смог унести голову Мес Гегры; тогда Коналл приказал вынуть из неё мозг и, смешав его с известью, сделать известковый мяч (см. "Осада Эдара").
"Был в то время у уладов обычай вынимать мозг из головы каждого мужа, убитого ими в поединке. Мозг этот смешивали потом с известью и делали из него крепкий шар, чтобы держать его в руках, когда заходили споры о превосходстве в воинской силе и доблести"(с)Смерть Конхобара, орудием которой, кстати, стал тот самый мозг Мес Гегры.
Для голосования: #. fandom Ireland&Co 2013 - работа "Мозг Мес Гегры"

@темы: На все руки... не мастер, Фандомная Битва, Eire

Вот это "стандартный длинный текст от Дёгред", одна штука. Много описаний, постройка на основе отдельных драбблоподобных отрывков и т.д. На самом деле изначаль это миди было двумя текстами - про Восстание и про все остальное, но так получилось, что они стали едины
Писалось "Болото" давно, в несколько заходов, с долгой беготней вокруг рейтинговой сцены и итоговым спасением ее руками Bara Miko. Я все еще не умею писать рейтинг "по сексу".

По сути драббл "Встреча" является своеобразным продолжением этого миди - да, этот же Энгус и этот же красноухий пес.
Почти как с "Easter'16" и "Still figthing..." с ЗФБ с той лишь разницей, что "Встреча" выкладывалась раньше, чем "Болото".

Иллюстрация сделана божественным J., за что я посылаю ему лучи вечной любви

Название: Болото
Автор: @Seighin, Bara Miko
Бета: lain iwakura
Размер: миди (6027)
Пейринг/Персонажи: Шон Мак ДиармадаНЁХ/ОЖП
Категория: гет
Жанр: драма, хоррор
Рейтинг: R
Краткое содержание: есть вещи, которых в Ирландии делать нельзя, например, звать кого-то в темном поле и рыдать по мертвым. Иногда они возвращаются - но они ли?
И, конечно, не бывает просто красноухих псов. Не бывает.
Примечание:
1. Мы могли бы найти сказку, сюжет которой больше бы перекликался с этой историей, но... мы напомним о Рафтери.
2. Автор попытался соблюсти историческую достоверность, но за ее 100% не отвечает.
3. На самом деле один герой здесь присутствует в трех лицах.
4. В тексте использован латинский вариант "Отчет наш "( Pater noster...), принятый в католичестве.
Иллюстрации: работа "Договор"

1912
– Приходи сегодня вечером ко мне, навестим сестру. Там будут... -Грейс выдержала театральную паузу, – все-все-все. И Джозеф, – на ее щеках появился легкий румянец. – Я, наконец, познакомлю тебя с Джозефом, а моя матушка ничего не сможет сказать по поводу общества – я же с тобой, – она подмигнула Шинейд.
– Джозеф? Это тот Дж.М., который посвящал тебе стихи? – она даже не подняла взгляда от зашиваемой юбки. Еще один небольшой шовчик – и она будет почти как новая, хотя новой-то была несколько лет назад. – "Все-все-все" – это кто? Ну, кроме Джозефа, – она спародировала тон Грейс.
– Друзья Томаса – мужа моей сестры, помнишь его? – Шинейд помнила мистера МакДонаха очень смутно, он как-то заходил к родителями Грейс на обед вместе с Мюриэль. – Например, мистер Пирс, он поэт и директор гэльской школы в Ратфарнэме. Или мистер Кларк: у него лавка на Инглиш-сквер, табак и колониальные товары... – она перечисляла еще какие-то имена, но Шинейд они не говорили ровным счетом ничего. Она любила Грейс Гиффорд, как и ее старшую сестру, теперь уже "миссис МакДонах", но ее всегда удивляло общество, с которым они общались. "Гэльская Лига", "Шинн Фэйн", та же школа, кажется, Святого Энды в Ратфарнэме... От Шинейд, приехавшей в Дублин едва ли полгода назад из графства Роскоммон, это все было далеко. Ее отец когда-то дружил с мистером Гиффордом, вот и направил дочь в столицу – отчасти в компаньонки-горничные к дочерям друга, отчасти пробовать построить свою жизнь (то есть – найти жениха). Политические взгляды подруг удивляли Шинейд... разве что и правда без англичан жить станет легче.

Джозеф ей не понравился – бледный чахоточный юноша в круглых очках, хотя и с острым умом. Шинейд решила, что единственное его достоинство – поэтический талант. Остальные... девушка чувствовала себя не в своей тарелке. Здесь вперемешку звучали гэлик и английский (она даже вспомнила уроки бабушки, хотя сама так и не выучила “языка ирландской земли”). Она чувствовала себя здесь чужой – Грейс упорхнула к своему Планкетту, ее сестра больше обращала внимание на друзей мужа, чем на Шинейд. Девушка была рада, когда ее попросили принести что-то с кухни, и вышла из гостиной. В коридоре и на лестнице эдвардианского дома МакДонахов света почти не было, тем более если подниматься наверх с подносом в руках...
– Ой! – сильные руки успели ее подхватить, не дав упасть на ступеньки. Сама виновата, что не смотрела вперед. Полетевшие с подноса яблоки они собирали вместе – она и незнакомый молодой человек. Впрочем, здесь ей большая часть незнакомы.
– Давайте я помогу, – ответа он ждать не стал, Шинейд лишь успела поймать улыбку и чуть насмешливый взгляд синих глаз, когда поднос у нее выхватили, и мужчина вошел в гостиную перед ней.
Присутствующие взорвались смехом и приветствиями. Видимо, его тут хорошо знали. Шинейд скользнула к Грейс.
– Кто это?
– Это? – подруга смерила незнакомца взглядом, он в этот момент приветственно обнимал ее Джозефа. – Это Шон, Шон МакДермотт. “Irish Freedom”, одна из наших газет. Остерегайся, – Грейс весело улыбнулась, – я знала не одну девушку, попавшую в эти сети.

– Привет, – они встретились случайно, на пороге “Колониальных товаров”, что на углу улицы Саквилля и Инглиш-сквер. Грейс попросила Шинейд передать письмо для мистера Кларка, а МакДермотт вышел ей навстречу. – Ты подруга Мюриэль? – строгими вежливыми конструкциями он себя не утруждал. То ли, как и сама Шинейд, был не самого высокого происхождения, то ли считал бессмысленным играть в вежливость с шестнадцатилетней девушкой.
– Э... нет, Грейс. А где мистера Кларк?
– Том? – МакДермотт как-то напрягся. – Скоро вернется, но зачем он тебе?
– Грейс передала письмо.
– Можешь отдать его мне, – он улыбнулся, но в глазах осталась холодная решительность. – Я, вероятно, знаю отправителя, – в конце фразы он закашлялся. – Прощу прощения.
Шинейд внимательнее вгляделась в молодого человека.
В доме МакДонахов он показался ей сошедшим с обложек романчиков, эксплуатирующих образ Чайльд-Гарольда и подобных ему. Сейчас девушка заметила залегшую под глазами МакДермотта усталость и болезненный румянец.
– Грейс сказала передать его мистеру Кларку... – она попыталась возразить, но мужчина легко вырвал письмо из ее руки.
– ...подписанное рукой Джо Планкетта? – ему хватило взгляда на конверт. – Ну, да, конечно. Я обещал Кэтлин Кларк быть у них к ужину, – сам тон его голоса исключал споры. – Тебя проводить? – неожиданно МакДермотт улыбнулся, и Шинейд просто расхотелось спорить. Она только молча кивнула в ответ....

Традиционный дублинский дождь застал их всего в паре кварталов от дома Гиффордов, хотя, конечно, Шинейд еще никогда не ходила к нему таким странным маршрутом – вниз по сияющей дорогими витринами Саквилль, через широкий мост на тут сторону реки и к Тринити и дальше, через запруженную людьми Графтон, к святому Стивену. Конечно, все верно – направление к югу, но до этого юга можно было добраться и быстрее. Но Шинейд совершенно не хотелось прибавлять шаг – они говорили о каких-то неважных вещах – от дублинской погоды (о, вечная тема!) и особенностей жизни на северо-западе (откуда, по его словам, происходил МакДермотт) до рисунков Грейс в The Irish Review и рабочих выступлений.
На пороге дома МакДермотт практически сдал девушку с рук на руки Гиффордам, ответив на холодный взгляд Грейс усмешкой. Шинейд он еще чуть раньше пообещал “встретиться где-то на неделе”. Она слышала, как, после того как дверь захлопнулась, он закашлялся.

1914
Этот июньский день выдался неожиданно солнечным для Дублина, и пикник в саду Святого Энды переносить не пришлось. Там накрыли столы, развернули шатер и подновили разметку на поле для бадминтона – миссис Пирс была рада гостям своих сыновей, Патрика и Вилли, тем более, что летом ученики разъехались на каникулы, и в Ратфарнэме было непривычно тихо. Пикник был призван рассеять так же и эту тишину. А, заодно, как Шинейд передала Грейс, обсудить дела у Волонтёров, проводить сэра Кэйсмента в поездку и – отпраздновать “возвращение из темных мрачных застенков британской полиции” Шона МакДермотта. Шинейд не видела его очень давно – кажется, с той самой встречи в магазине у мистера Кларка или чуть позже. Говорили, что он заболел. Потом – что уехал. А уже потом – что попал в тюрьму. И вот теперь, какое-то время назад, вернулся в Дублин.
Грейс, конечно же, сидела рядом с Планкеттом – они оба внимательно слушали Патрика Пирса, читающего свои новые стихи. С Шинейд здоровались знакомые, но она отвечала невпопад и едва ли улыбкой – сердце затопило безумное чувство ожидания и предвкушения. Снова увидеть его – дурацкое девичье чувство, любовь к тому, кто ее, может, и не помнит совсем. Хотя Шинейд верила, что это не так.
Она заметила его на красивой витой скамейке – рядом сидел мистер Кларк, и МакДермотт смеялся. Он похудел со времен их прошлой встречи и отпустил небольшую бороду. И что-то изменилось в его взгляде – он стал холоднее. Шинейд остановилась в стороне, надеясь, что ее не заметят, хотя беседу на скамейке она бы услышала.
Девушка пронеслась мимо, едва не сбив ее с ног. Красивая, в белом платье и с яркой солнечной улыбкой. Ее Шинейд не знала и видела впервые, но уже заметила на пикнике в обществе Мюриэль МакДонах.
– Ты специально спрятался в самой глубине? – девушка обратилась к МакДермотту, но он первым встал ей навстречу, предлагая сесть рядом. Встал тяжело и неестественно завалившись на левую ногу. Девушка как-то резко стала чуть серьезнее: – Зачем?
– Вежливость, Мэри-Джозефин, – МакДермотт улыбнулся. Не усмехнулся, не выдавил из себя издевательскую улыбочку или, наоборот, слишком яркую, а очень открыто... улыбнулся. И девушка в ответ рассмеялась, садясь рядом с ним и позволяя обнять себя за плечи под взглядом мистера Кларка. – Том, друг мой, кажется вы не знакомы – Мин Райн, моя невеста.
Что-то внутри оборвалось – кажется, так должны ломаться крылья у птиц, живущих в сердце. Когда эти птицы вырастают, они уже не должны уметь летать.
– Шинейд? – голос Грейс позвал откуда-то издалека.
Идя на него, Шинейд не заметила брошенного ей в спину холодного взгляда. Мин Райн улыбалась, отвечая на вопросы Томаса Кларка, и, изредка, обращаясь к своему жениху.

1916
Грейс молилась. В понедельник Джозеф зашел к Гиффордам – он едва говорил, недавно перенеся операцию, – и попрощался. Ушел туда, где над Дублином подняли флаг Ирландской Республики. Сказал, что не может иначе, что он уже все подписал. Ни Грейс, ни Шинейд не слышали, как Патрик Пирс зачитал Прокламацию Республики, но город трясло.
Сначала мало, теперь больше – в центре, в районе Инглиш-сквер, улицы Саквилля и реки палила артиллерия. Парк Святого Стивена перекопали – там стрелял Союз женщин графини Маркевич и Гражданская Армия Джеймса Конноли. В Тринити и Замке засели британцы, еще армия приходила с северных окраин и, по слухам, переправлялась из Уэльса. Откуда только взяли столько бойцов, кто остался на фронтах войны с Германией?
Грейс молилась. Шинейд молиться не могла – молитвы разлетались в мыслях, как порванные четки. Она боялась – она знала, что МакДермотт (даже тайно, про себя, она не решалась назвать его по имени) там же, где и Джозеф, плечом к плечу с Пирсом и остальными, а еще она знала, что где-то там Мин Райн. Ведь она член Союза.
И Шинейд с ужасом гнала от себя безумную и злую надежду – может быть, она погибнет, а он выживет. Может быть, между Шинейд и тем, кого она любила, больше не будет стоять никакой “невесты”?
Дверь в комнату открылась. Грейс как будто бы этого не заметила. В комнату вошел ее отец.
– Объявили капитуляцию. Они сдались.
Шинейд оглянулась на глухой удар – Грейс упала в обморок.

Этот проклятый май выдался невероятно солнечным – в конце апреля Дублин еще успел размокнуть, но в мае светило солнце с ярко-лазурного неба, ясно высвечивая развалины на Саквилль – и серую громаду Килмэнхем. Казалось, что там, на тюрьмой должны гнездиться тучи, но... нет, все те же солнце и небо. Безумный пьянящий дублинский май – кровавый, проклятый и проклявший – гнилые помидоры и яйца в спины отправленных в тюрьмы Британии; трехчасовое замужество Грейс Гиффорд – от тюремной часовни до расстрела; мертвые глаза миссис Пирс, потерявшей не только старшего сына, поэта Свободы, но и младшего – ведь брату недолжно оставить брата; приставленные к стенке за свой героизм мальчишки Дэйли и Хьюстон... Затишье в пять дней – от восьмого мая до двенадцатого. Пять дней без новых расстрелов, пять дней без страшных заголовках в газетах. Но они закончились.
Огромные двери захлопнулись за спиной Мин Райн, как челюсти страшного дракона, и выпустили ее на майскую улицу. Она шла медленно, не оглядываясь по сторонам и даже, кажется, не замечая ожидающих ее женщин во главе с Кэтлин Кларк. Кэтлин Кларк вообще держалась лучше всех – сестра фения, племянница фения... и жена фения, она пережила их всех. Хотя, как слышала Шинейд, она потеряла ребенка.
Мин Райн остановилась и вслушалась. Вокруг Килмэнхема царила тишина. В тишине – как гром – глухие выстрелы. Раз-два-три... Шинейд никогда не думала, что будет гладить по плечам девушку, два года назад разбившую ее девичьи надежды. Тогда, в безумно-далеком теперь Ратфарнэме, Райн была обаятельной красавицей с солнечной улыбкой – теперь же она рыдала в плечо стоявшей ближе всего “подруги по несчастью”, а ее улыбку забрало себе майское солнце. Шинейд не плакала – слез не было, была только глухая боль где-то там, где должно было быть сердце.
В лазурном небе над Дублином плыли облака. Ей почудилось, что они были похожи на белых лебедей.

1918
– Хорошенькая ирландочка – и одна ночью? – бритт неприятно оскалился, заступая ей дорогу. Шинейд отшатнулась назад, но попала в крепкие объятья второго полицейского – он жестко захватил ее запястья.
– Пообщаемся мы с тобой, – жаркий голос прямо над ухом. Шляпка, не удержавшись на волосах, полетела в лужу. Девушка вскрикнула – чужая ладонь болезненно сжала ее грудь сквозь одежду.
– Отпустите ее, – свет фонаря не позволял разглядеть говорившего, но голос раздался из-за спины первого полицейского. Он казался странно-знакомым, в простом английском оклике слышалась тень глухого гэлика – так говорили приезжие с запада, как и она сама.
– Парень, сдурел? – бритт развернулся к невидимому защитнику Шинейд, выхватывая револьвер. – Решил познакомиться с пулей?
– Опоздали, – что случилось дальше Шинейд так и не поняла, все произошло слишком стремительно. Бритт оказался стоящим на коленях, его шею оттягивала назад трость, от чего попытки крика превращались в хрип, а рука с револьвером неестественно вывернулась за спину – само оружие было направлено на его подельника, удерживающего Шинейд.
– Отпусти ее, – лица человека так и не было видно, его скрывала тень от шляпы, оставляя открытыми только чисто выбритый подбородок и тонкие губы. Мужчина, среднего роста, в обычном темном пальто. Встретишь вечером – не обратишь внимания.
В тишине щелкнул затвор револьвера. Шинейд почувствовала удар и резко полетела в грязь – за ее спиной по лужам побежал бритт. Его подельник, вскрикнув, тоже отправился в лужу, потеряв сознание.
– В порядке? – ее спаситель все так же скрывал лицо в тени, но Шинейд не отпускало ощущение, что они... знакомы. Откуда?
– Да... – ее голос дрожал. – Спасибо вам. Как... ваше имя?
– Мое имя? – казалось, что он опешил. – Зачем?
– Мне же надо знать, за кого молиться, – она слегка вымученно улыбнулась.
– А... Джон.
– Без фамилии?
– Без. Прощайте, – он практически мгновенно растворился в тени.
Шинейд ощутила на себе чей-то взгляд – под фонарем сидела собака, красивая гончая с золотой лоснящейся шерстью и темными пятнами на ушах. Девушке показалось, что собака смерила ее задумчивым и холодным взглядом, и после грациозно исчезла в темноте вслед за мужчиной.

1920
Колесо лопнуло километрах в пятнадцати от Килтиклохера – здесь, в Литриме, было слишком много болот и озер, чтобы жить хуторами, а не деревнями. Этот край слегка к северу от Коннемары вообще производил на Шинейд странное впечатление – невысокие горы, укрывающие зеркальные глади вод, сменялись абсолютно клэрскими торфяниками, по которым гулял промозглый ветер. Шинейд пришлось везти велосипед вдоль дороги – бросить дорого, не последняя вещь, а ехать невозможно. Тем более, что, она была уверена, за ней уже пустили ищейку – девчонка, бросившая бомбу в колонну черно-пегих, не может просто взять и сбежать в другую пятину.
Дорога была очень так себе, в какой-то момент зарядил мелкий дождь, в пелене которого солнце незаметно село. Шинейд выругалась, и с еще большим упорством двинулась в сторону, как она надеялась, городка. От дождя дорога под ногами размокла, и Шинейд не заметила, как в какой-то момент съехала с нее... и, если бы под колесо не попал крупный камень, затормозивший еще сильнее велосипед, еще долго бы могла идти по полю.
Девушка оглянулась – противный мелкий дождь, поля, силуэты камней в отдалении. Дорогу не видно, и света тоже нет. Она тяжело вздохнула и попробовала пойти по собственным следам – кажется, шла дольше, чем до камня, а дороги все не было.
Ругаться уже не было сил, накатывало отчаянье – ночь в поле под дождем вряд ли можно было считать хорошей идеей.
– Если бы кто-нибудь был тут со мной и помог мне, если бы кто-нибудь... – тихо прошептала она, но быстро спохватилась, осознав бессмысленность своих слов. Ну, кто ее тут услышит? Впрочем, Бог, кажется, услышал – со стороны она услышала мерный перестук лошадиных копыт и бросилась в том направлении. В какой-то момент она упала, велосипед невероятно мешал, и с трудом встала, опершись на вовремя оказавшийся рядом камень, который был теплым и скользким, видимо, ото мха и дождя.
– Стойте! – она выбралась на дорогу практически под колеса телеги, водителей едва успел затормозить. – Пожалуйста, вы можете... добросить меня до Килтиклохера?
Немолодой фермер на козлах смерил ее взглядом.
– А вы точно человек? Милая, – он обратился к лошади, – глянь-ка на нашу гостью.
– А... – Шинейд смутилась. Потом, впрочем, присмотрелась к себе – платье измазано в земле, шляпку, кажется, она потеряла, волосы сбились. Да, выходит такая девушка ночью на дорогу со сломанным велосипедом... – Мое имя Шинейд, я ехала с юга и пробила колесо еще днем, – она попыталась приветливо улыбнуться. Лошадь, кажется, не обратила на нее вообще никакого внимания.
– Садись уж, – велосипед фермер закинул в телегу. – Если уж моя старушка не бросается, то что с тебя взять, несчастная? – он тронулся.
– А разве тут может быть... нечеловек?
– Совсем замерзла, что ли? – фермер улыбнулся и подал Шинейд фляжку, содержимое которой обожгло ей горло до кашля. – Край у нас такой... древний. Разное в ночи ходит, девочка, разное...
До города они доехали почти к рассвету, Шинейд даже задремала – фермер растолкал ее и сказал, что ему самому дальше, а крайний дом вот он. Там, вероятно, и не спят уже, знает он эту Бэсси...
Дверь на стук открыла молодая девушка. Ее руки по локоть покрыла мука, осевшая и на выбившиеся из прически прядки темных волос – видимо, Шинейд отвлекла хозяйку от замешивания теста.
– Я... Шинейд, Шинейд О'Нэйлл. Я проколола колесо по дороге сюда, – она виновато улыбнулась. – Я пытаюсь добраться до Антрима.
– И всю ночь шли пешком?, – взгляд хозяйки был насторожено-холоден, тем более, что вид гостьи только к нему и располагал.
– Ну... почти, – она виновата улыбнулась и, помедлив, отвернула ворот пальто, под которым пряталась золоченая брошь Тары. – Мне говорили, что...
– Заходи, – реакция показалась даже слишком резкой. – Велосипед оставь у сарая, там мало ходят.
Дом внутри был простенько обставлен, но очень светел и мил, хотя и хранил в себе следы времени – таковы жилища большинства семей, осевших на одном месте не одно и не два поколения назад. У Шинейд было время осмотреться, пока хозяйка, извинившись, ушла смыть муку. Впрочем, перед уходом она указала ей, где можно застирать испорченную одежду и взять какое-нибудь из платьев старшей сестры Бэсси – с которой, по ее словам, Шинейд схожа фигурой. Вторая комната, где девушка переодевалась, была меньше первой – что и понятно, там скрывалась хозяйская спальня – но все так же просто обставлена. Деревянная мебель, потертости которой старались скрыть, белоснежные стены, потрепанные книги – совсем немного, все больше религиозные. Камин, на котором стояли распятие и несколько фотографий в деревянных рамках. .
Шинейд вгляделась в одну из них – и едва сдержала вскрик. Она знала изображенного человека – и он был мертв вот уже пять лет. Насмешливые синие глаза, резкие черты лица, темные волосы... Расстрелян по приговору бриттов за активное участие в дублинском восстании. Человек, которого она, Шинейд, когда-то – да и сейчас, наверное, тоже – любила.
Шон МакДермотт.
– Шинейд? – она испуганно оглянулась на голос Бэсси. – Ты, верно, голодна? – кажется, хозяйка дома заметила интерес гостьи к фотографиям. – Узнала, да?
Девушка в ответ смогла только кивнуть.
– Он был моим старшим братом.

– Шинейд, – обратилась к ней после завтрака Бэсси, – скажи... ты знала Шона?
Девушка какое-то время молчала в ответ. С одной стороны, конечно, знала – они были знакомы, с другой – она не была уверена, что сам МакДермотт придавал знакомству с хорошенькой подругой Грейс Гиффорд какое-либо значение. Что он вообще помнил ее имя.
– Я... мы встречались, – она попыталась выбрать наиболее нейтральное.
– Расскажи мне о нем.
– Как я могу рассказать тебе о твоем же брате?
– Он уехал из дома, давно. Потом иногда приезжал, с листовками – из-за выборов, Шон занимался программой “Шин Фэйн” в Литриме. А как-то раз написал, что уезжает в Дублин – все. Одни только письма, до... – она осеклась, – конца. Он написал тогда, чтобы мы знали, что он не изменился, что он до конца оставался все тем же Шоном, – Бэсси закрыла лицо рука. Резко дернулась, как будто выходя из оцепенения. – Прости. Я... он был мне очень дорог, – она смущенно улыбнулась.
– Он был... очень хорошим человеком, – Шинейд надеялась, что ее голос не поддался предательской дрожи. Ей от человека, которого она любила, не осталось ничего – ни фотографии, ни даже последнего письма или пуговицы с инициалами с сюртука. Ничего, только память – улыбка на полутемной лестнице дома МакДонахов, смех на дублинской улице, сияющий взгляд, обращенный к Мин Райн.... Мерный стук трости по мостовой – он стал мрачнее после болезни и сильно изменился. Глухие выстрелы в солнечный майский день.
Шинейд никогда не смогла бы рассказать свои воспоминания словами, но – попробовала. Было больно, с каждой фразой, полузабытое чувство билось в сердце, и она надеялась, что этого не было слышно. Она никому, кроме Грейс, так никогда не сказала, что любила его. За своим рассказом Шинейд не заметила тени, скользнувшей за окном дома МакДермоттов.

Бэсси резонно предложила Шинейд пока остаться у нее – починить велосипед, поправить испорченное ночной прогулкой по болоту платье, да и дождаться новостей из Антрима. Платы Бэсси не просила, разве что помощи по хозяйству. Впрочем, целью Шинейд был не сколько Антрим, сколько желание затаиться от черно-пегих, а в этом смысле не было особых различий – разве что пятины разные. Так что она передала письмо о том, что пока останется у Бэсси.
Дом МакДермоттов, традиционно белый и крытый соломой, стоял на отшибе Килтиклохера, небольшого городка на границе Литрима и Ферманы, у берега красивого озера. Освободившись от домашних дел, Шинейд любила гулять вдоль воды – здесь, совсем рядом с городом и домом, Литрим уже не казался ей таким мрачным, хотя, возможно, это была сила привычка, выработавшаяся за время жизни в этом графстве. К воде спускался небольшой лесок и поля, сама она была зеркально-прозрачная и отражала небо, когда синее, а когда и серое. Шинейд иногда садилась на камни у воды и думала о том, каким должно было быть детство Шона – здесь, в этом суровом краю озер и болот. Сегодня на ее камнях уже кто-то сидел – разглядеть его не удавалось, т.к. человек сидел против солнца. Подойдя ближе Шинейд увидела, что это мужчина, курящий сигарету. Тень от кепки падала ему на лицо.
– Я, было, подумал, что ты не придешь, – щелчком он выкинул сигарету в воду. Девушке показалось, что она уже где-то видела этот жест.
– Я... вы ждали меня?
– Разве мы настолько не знакомы? – он обернулся, сняв кепку.
Растрепанные темные волосы и пронзительно-холодные глаза на чисто выбритом лице. Он ни на день не изменился с пасхальной недели 1916ого года. Он вообще не изменился – и он был жив, хотя Шинейд могла поклясться, что слышала выстрелы. Что лично обнимала рыдающую Мин, что читала о двух последних жертвах бриттов в газете, что...
– Ты умер. Тебя расстреляли, – девушка судорожно сглотнула.
– Тебе не кажется, что я слишком материален для мертвого? – все та же знакомая усмешка. – Нет, не умер.
– Но...
– Это долгая история. Я расскажу ее как-нибудь... потом.
– Почему ты не пришел в дом? К Бэсси? Почему... прошло столько лет... – внутри ее переполняло что-то, имя которому Шинейд найти не могла. Страх граничил с восторгом, удивление и неожиданность – с ощущением, что она всегда этого ждала. Вглядевшись в него, девушка даже решила для себя, что это он спас ее два года назад от бриттов на улице – правда, тогда с ним была золотая гончая, но это такие мелочи.
Он был жив. И ничего больше не имело значения.

– Молчи, – Шинейд коснулась пальцем его губ в запрещающем жесте. Он повиновался.
Девушка, собравшись с мыслями, чуть подалась вперед, целуя Шона в уголок рта.
Что произошло дальше Шинейд поняла не сразу – она ощутила, как он резко прижал ее к себе, и чужой рот завладел ее. Поцелуй из несмело-романтичного стал настоящим – каким должен быть поцелуй между мужчиной и женщиной. У Шинейд перехватило дыхание, ее сердце билось в ребра. Она совершенно потеряла счет мгновениям, растворившись в новых ощущениях.
Шон сделал шаг назад и отвернулся.
– Я...
– Теперь моя очередь сказать “молчи”, – он не отрываясь смотрел на озеро.
Шинейд прикусила губу... и выпалила.
– Я люблю тебя.
Он оглянулся – резко, в чем-то испуганно – и в его глазах в какое-то мгновение был именно страх, а не удивление.
– Дура.
– Что? – она опешила.
– Нет... ничего, – он мягко привлек ее к себе и снова поцеловал. Шинейд обхватила руками его шею и запустила пальцы в темные волосы. Они были мягче, чем казались на вид.

Легкий ветер с озера холодил вспыхнувшую кожу на лице. Шинейд ловила нотки знакомого запаха, смешанные с чем-то новым, непривычным. Конечно, прошло столько времени, наверняка что-то изменилось. Хотя Шон все тот же, что и прежде, но эта грань аромата, что чувствовалась у самой его кожи, на что же она похожа? Что-то такое знакомое, но никак не вспомнить…
Его руки проворно и уверенно расправлялись с застежками ее платья. Шинейд пылала от смеси стыда и счастья, в тот момент ей не хотелось ни одного ответа на сотню своих «почему», она думала лишь о том, чтобы он не отпускал ее. Но Шон и не собирался. С каким-то остервенением, даже чуть рыча на выдохе, обнажал он ее кожу, покрывая ее жадными поцелуями, и Шинейд приходилось крепче хвататься за него, чтобы не рухнуть на камни от избытка чувств. Она гладила его судорожно, хваталась пальцами за ткань одежды, шептала что-то сбивчиво, и потом не могла вспомнить, что именно. В какой-то момент Шинейд поняла что уже лежит у камней, на влажной подушке прибрежной травы, и заходящее медленно солнце единственный их свидетель. «Что я делаю…» – успела подумать девушка, прежде чем губы Шона коснулись ее груди. Она вцепилась в его волосы и стонала сквозь стиснутые зубы, пока он наслаждался ее наготой, но и этого ему было мало. Вскоре Шинейд почувствовала его руки на своих бедрах и дернулась боязливо, но Шон тут же обнял ее и стал целовать, не позволяя отстраниться. Он продолжал до тех пор, пока девушка вновь не расслабилась, утопая в его ласках, и тогда его дрожащие в нетерпении пальцы вернулись на оставленные прежде позиции, повторяя атаку с удвоенной энергией. Шинейд не подозревала что такое возможно, но не могла выбрать, стоит ли ей сгореть от смущения или кричать от восторга, когда Шон принялся целовать там, где она не смела и мечтать, от нахлынувших эмоций она на время потеряла всякую ориентацию в пространстве, и пришла в себя лишь когда увидела, что он возвышается над нею. Казалось, он любуется видом ее наготы, степенью ее открытости, но на самом деле это была всего лишь подготовка. Шинейд вскрикнула, когда он придавил ее своим весом, пристраиваясь к ее бедрам. Так нельзя, это было неправильно, но могла ли она отказать Шону, своему дорогому Шону, которого оплакивала столько лет, о котором она и не мечтала?
Она застонала от первого болезненного рывка, потом громче, и тут же закусила губу почти до крови. Не нужно, чтобы их слышали. Было больно, больно и холодно. Шинейд готова была терпеть что угодно, потому что каждый болезненный толчок отзывался внутри нее его именем. Боль отрезвляла, но она все равно хваталась за его плечи, неосознанно вдавливая в них ногти, и кусала губы, чтобы не кричать.
Когда она отключилась, Шинейд не знала. Скорее даже не отключилась, а балансировала между явью и забытьем, временами теряя все чувства кроме одного. Вот трава, камни, пучок вереска, вот Шон. Больно, холодно. Как хорошо, что это он, что он с ней, что он жив. Пахнет плесенью, наверное, с воды тянет. Горячо внутри и холодно снаружи, да что же это? О, Шон, не исчезай снова, это же такая пытка…
Вдали завыла собака, и он ощутимо вздрогнул в ней. Шинейд болезненно всхлипнула и обняла любимого сильнее. Просто не могла отпустить.
Она не помнила толком, как оделась и дошла домой уже в сумерках. Шон обещал не исчезать, сказал только, что у него еще есть дела. Шинейд не хотела есть, несмотря на соблазнительный запах еды с кухни. Ее немного тошнило, кружилась голова, а еще преследовал этот странный запах – плесени, гнили или просто лежалой земли, как бывает в давно пустующих руинах. Девушка легла рано и спала без снов.

Проснувшись, Шинейд почувствовала невероятную слабость во всем теле. Она с определенным трудом вылезла из кровати и попыталась дойти до умывальника. Мир качнуло...
– Шинейд!

Открыв глаза второй раз, она обнаружила себя в хозяйской постели. В комнате, кроме того, находились Бэсси и незнакомый Шинейд мужчина, видимо, доктор.
– Хорошо, что вы пришли в себя. Вы очень плохо выглядите...
– Я не... – попыталась она возражать, но строгий взгляд Бэсси не дал.
– Мисс МакДермотт говорит, что вы и так были больны, а последнее время неважно себя чувствовали. Мисс... О’Нэйлл, – видимо с подсказки Бэсси, – рассказывайте, что у вас случилось.
– Со мной все в порядке! – она попыталась сесть, но голова закружилась.
– Не заметно, – доктор даже улыбнулся. – Давайте я вас осмотрю, а потом выскажу свое мнение?
Осмотр длился достаточно долго, но как поняла Шинейд из слов доктора – с ней и правда все в порядке. Разве что утром она упала в обморок, сильно похудела и, по мнению Бэсси, почти прекратила есть. Впрочем, это было мнение Бэсси, и оно Шинейд почти не интересовало.
Так или иначе, какая разница, когда ее любимый был рядом? Когда доктор ушел, а Бэсси осталась в дальней комнате, Шинейд заметила его сидящим на подоконнике – Шон курил, подставив лицо солнечным лучами.
– Я ждал, когда ты проснешься, – он улыбнулся. – Что с тобой?
– Я... приболела, – девушка попыталась выбраться из кровати, но голова опять закружилась. – Подойдешь?
– О, боюсь, это будет невежливо по отношению к Бэсс, – он подмигнул Шинейд. – Я приду позже, а тебе лучше спать.
– Ммм... да, наверное, – она видела, как Шон красиво спрыгнул с подоконника на землю.
– Вот и спи, – он снова улыбнулся и исчез.
Откинувшись на подушку, Шинейд обратила внимание на маленькую деталь – сидел он как-то... неестественно, как если бы облокотился на стекло.
Но стекла в раме не было.

Девушка, открывшая дверь, недоверчиво окинула взглядом двор. Тень у стены лишь усмехнулась.
– Здравствуй, Бэсси, – Шон сделал шаг вперед, едва попадая в свет придверного фонаря. Реакция была ожидаемой – она резко оглянулась... можно было считать минуты ее молчания.
– Уходи, – голос Бэсси чуть дрожал. – Уходи, тебе здесь не рады, ты... – она сглотнула, – мертв.
– А если нет? Знаешь, как бывает у бриттов – приговор есть, а тела нет, – он улыбнулся. – Что же ты так жестока, сестра? – он выделил обращение.
– Тогда зачем ты приходишь ночью?
– Я только что приехал....
– И не заходишь сам? – Бэсси даже как-то победно улыбнулась и резко захлопнула дверь.
Уже внутри дома она сползла на пол, опершись на косяк, и тихонько разрыдалась, закрыв лицо руками.

– Отец МакЛоуглин, – старый священник оглянулся на знакомый голос. Бэсси МакДермотт. – Отец МакЛоуглин, вы не могли бы... зайти к нам, – девушка смущенно улыбнулась.
– Что случилось, милая? – МакДермотты были большой и дружной семьей, это в последние годы кто разъехался, кто... Старый Фрэнк МакЛоуглин хорошо помнил Шона МакДермотта. Возможно, даже слишком хорошо – он был старательным и любознательным мальчиком, пусть и не всегда послушным.
Бэсси вместо ответа испуганно оглянулась:
– Он пришел, – здесь, в Литриме, много было разных гостей – и не всем были рады. Впрочем, МакЛоуглин не очень верил в деревенские байки про болота и древние могильные камни, а с таким придыханием обычно рассказывали именно их, но даже в самых байках бывала доля правды. – Гостья моя, Шинейд, бледная совсем, поговорите с ней, святой отец, пожалуйста! Я боюсь за нее, – Бэсси была совершенно искренней в своих словах.
– А “он» - то тут причем?
– Я... – девушка замялась, – видела его. Как... как мой брат, но другой, – Бэсси смахнула выступившую слезу.
– Как Шон? Я зайду к вам завтра, – вот это старому священнику уже не понравилось.
В деревне рассказывали разное – и когда, правда домой приходили уже после того, как откуда-нибудь прислали похоронку, и когда просто с горя начинало всякое видеться... но и когда это и не человек вообще, а кто-то с лицом человека, или даже труп, вернувшийся к людям как живой.
Впрочем, последнее сразу показалось отцу МакЛоуглину невозможным – он был абсолютно уверен, что МакДермотта закопали в Дублине, а от столицы до Литрима далековато будет.

Девушка сидела на кровати Бэсси и вяло ковыряла полузасохшую овсянку ложкой. Она и правда изменилась с тех пор, как отец МакЛоуглин видел ее последний раз у себя в церкви – роскошные медные волосы сбились и потускнели, под глазами залегли тени, щеки впали, кожа приобрела неприятный восковый оттенок... Так выглядят тяжелобольные, но, по словам доктора, она была здорова, один последствия простуды. Но почти ничего не ела и смотрела на мир потухшим взглядом.
– Шинейд? Можно мне называть тебя Шинейд? – он постучал костяшками о дверь, привлекая ее внимание.
– Да... святой отец, конечно – холодный безжизненный голос. – Вас Бэсси прислала? – в ее тоне скользнула жестокость, резанувшая священника. Его целью было попытаться узнать, что произошло с гостьей дома МакДермоттов здесь, в Литриме, а, судя по этому вопросу, ответить ей напрямую отец МакЛоуглин не мог.
– Я услышал от доктора, что тебе нехорошо, – что было правдой, впрочем, – и решил проведать – за эти дни ты успела стать моей паствой, – он улыбнулся.
– Со мной все в порядке, – она перевела взгляд обратно на кашу. – Почему со мной все так носятся? Все правда в порядке.
Отец МакЛоуглин сдержал тяжелый вздох.

Раз... два... три... Щелчком бычок полетел в сторону.
– Святой отец! – священник, вздрогнув, обернулся. Он сидел на заборе и улыбался. Бэсси была права – он выглядел как ее брат. Отец МакЛоуглин давно не видел Шона МакДермотта, но мог почти поклясться – это его взгляд, его усмешка, его жесты... Только от Шона никогда не веяло таким холодом – он мог быть резким и вспыльчивым, но никогда не был злым и жестоким. Тот, кто сидел на заборе, смотрел на мир с льдом в проницательных глазах Шона. – Рад нашей встрече, – он широко улыбнулся, и эта улыбка пригвоздила священника к земле. – Оставьте ее, святой отец, оставьте девушку, что вам с нее?
– А тебе она зачем... – он смог разлепить губы, – тварь?
Шон рассмеялся – заливисто и зло. Кем бы он ни был, здесь и сейчас он даже не пытался играть роль, как, возможно, делал это с Шинейд и Бэсси.
– Тварь? Как вы жестоки, святой отец, – еще одна улыбка. – Вы же знаете меня, не так ли? Вы учили меня, наставляли в Законе Божьем...
– Он мертв.
– Как видите, нет. Я... – он хотел продолжить, но неожиданно резко спрыгнул с забора, испуганно оглянувшись в противоположную отцу МакЛоуглину сторону туда, где за рощицей, пряталось озеро. У самого края деревьев стояла собака – разглядеть ее священник не мог, но, кажется, гончая. Она не двигалась с места, но было слышно глухое рычание.
Существо сплюнуло в сторону собаки – и, кинув на отца МакЛоуглина еще один ледяной взгляд с сияющей улыбкой, ушло по дороге в противоположную животному сторону.
Оглянувшись ему вслед священник никого не увидел.

Тварь широко улыбалась губами Шона МакДермотта. Смеялась его голосом. Смотрела на мир с жесткостью и злобой из его глаз. Но эта была – тварь, и отец Фрэнк МакЛоуглин был в этом абсолютно уверен. Тварь, которая могла привезти к гибели девушку, повинную разве что в любви и доверчивости.
– Зачем же вы, святой отец, покинули порог столь гостеприимного жилища? – священник сделал еще пару шагов к твари. Ему казалось, что он слышит, как судорожно колотится в ребра сердце Бэсси МакДермотт – она застыла в дверном проеме за его спиной. Тварь не могла зайти в дом, но она все еще имела лицо любимого брата девушки. Это придало сил. Отец МакЛоуглин и сам боялся твари, он не знал, что можно ожидать от этого существа.
Но за его спиной оставались Шинейд и Бэсси, и на его стороне – Господь. Священник осенил себя крестом, скалиться тварь перестала, но с места не двинулась.
– Pater noster, qui es in caelis, – в вечерней тишине заученная еще в раннем детстве латынь звучала как церковный колокол. Тварь дрогнула, ее губы изогнулись в гримасе, – sanctificetur nomen tuum, adveniat regnum tuum, – на небольшой паузе отец МакЛоуглин сделал шаг на встречу твари, – fiat voluntas tua, sicut in caelo, et in terra, – еще два шага. Он ощущал, как сердце наполняется светом, а голос – силой. Уходил страх перед этим существом с лицом Шона МакДермотта, забирая с собой предательскую дрожь в знакомых строчках. Тварь не двигалась, шипела как животное и скалилась, но оставалась на месте.
– Panem nostrum cotidianum da nobis hodie; – он на мгновение замолчал, увидев, как резко тварь оглянулась себе за спину. Среди деревьев стояла гончая, и скалила зубы на тварь, из ее груди рокотом исходило рычание. Неожиданно в памяти священника всплыла деталь из какой-то сказочки, услышанной им еще в детстве, в родной деревне – красноухие псы. У тех, кто живет в холмах, были такие, как и у древних королей. И эта гончая тоже была... красноухой.
Тварь развернулась и попятилась к воде озера, оказавшись в перекрестке между молитвой и псом. .
– Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris; – гончая медленно двигалась в параллель со священником. Воды озера коснулись ног твари, но она не остановилась, – ее страх перед силой святого слова и перед псом был сильнее, чем вода. Но озеро тоже было не слишком радо такому соседству – на спокойную было поверхность налетел ветер, ее мутило и закручивало вокруг твари.
– Et ne inducas nos in tentationem, sed libera nos a malo! – отец МакЛоуглин услышал, как высоко сорвался его голос в последней строчке, в последнем призыве, в последнем высоком обращении к небу. Тварь пронзительно закричала, в этом вскрике не было ничего человеческого. Она барахталась в воде, будто бы пытаясь вырваться, но у самой кромки озера застыла золотая гончая с красными ушами. Она больше не рычала, только внимательно следила за тварью...
Над водой взвилась дымка, отдаленно напоминающая человека.
Собака присела на передних лапах, как будто бы кланяясь священнику, и побежала в сторону леса. Священник, оглянувшись на дом, увидел силуэт за окном хозяйской спальни.

1926
Дом Шинейд О’Нэйлл, секретаря “Союза женщин” стоял в переулках за Инглиш-сквер, совсем недавно получившей имя великого Парнелла. Приближалась Пасха, и в “Союзе” было очень много работы – прошло десять лет с дублинского Восстания, правительство устраивало памятные торжества с возложением венков на открытую теперь для публики братскую могилу жертв расстрелов, что находилась на тюремном кладбище Арбор-Хилл, речью Де Валеры и встречей родственников погибших. Шинейд очень не хотелось во всем этом участвовать, ее не покидали воспоминания о поездке в Литрим шесть лет назад, и даже упоминание имени “Шон МакДермотт” (впрочем, теперь все чаще его именовали по подписи на Прокламации – Шон Мак Диармада) причиняло боль. Но – приходилось, она член “Союза” и состоит в его руководящих структурах.
В дверь позвонили. Ранним утром она никого не ждала и вяло собиралась на работу, поэтому накинула на себя лишь халат. За дверью стоял ослепительно-красивый молодой человек – казалось, его длинные волосы отлиты из чистого золота – державший в руках большую коробку.
– Мисс О’Нэйлл, – его голос дрогнул на имя. – Я... слышал, что вы искали золотую гончую, – гость говорил очень медленно, глухо перекатывая слова, как если бы приехал из самых дальних областей Коннемары, где гэлик все еще звучал чаще английского. – Простите, вы поймете меня так? – улыбнувшись, он перешел на ирландский.
– А... да. Да, – Шинейд окинула мужчину удивленных взглядом. – Но я нигде не нашла той собаки, что искала.
– Ваш друг просил передать это, – он протянул девушке коробку. – Не совсем, конечно, но... Он ваш.
Она открыла коробку. Внутри сидел щенок – лоснящаяся золотая шерсть и темно-красные пятна на ушах, разве что форма не как у гончей, видимо, полукровка – куда менее поджарое тело и длинные лапы.
– Но... какой мой друг? Кто вы?
– Я друг вашего друга, – гость опять ослепительно улыбнулся. – Прощайте.

@темы: Проза, Фандомная Битва, Eire

Все три моих мини - удивительно "не мой" размер. Я пишу или меньше 1000 слов (в норме 700-900), или уже расписываюсь на миди и 3000+.
"Just... humans" родилось, собственно, из названия и воспоминаний о Темпл-баре. Где-то в комментариях спросили зачем название осталось на английском, но мне кажется что именно так эта фраза выражает больше, чем в русском. Я люблю конструкции с just
А еще это Брес в rayban. Ну, вы поняли %)

"Шепот" - вещь практически "на коленке". Мы с Гло съездили в Кайлмор - я второй раз, а Гло в первый - и в тот же вечер я написала этот мини. Он насквозь пронизан Кайлмором и ощущением от Кайлмора, рожденный из истории смерти первой владелицы и шепота листвы над озером.

"Допрос" должен был быть другим - жестче и неприятныее - но у меня не вышло. Черновик долго лежал, набросанный где-то после пересмотра "Вереска", но в итоге этот мини самозародился в выкладке, быстро вычитанный пойманной в чате f-lempi. Не могу сказать, что я довольна этим мини.

Название: Just... humans
Автор: @Seighin
Бета: .pure green
Размер: мини (1085)
Пейринг/Персонажи: Энгус, Бриг, Эохайд Брес
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: нулевые, Дублин, вечер Дня Святого Патрика... вы правда думаете, что можете встретить там только людей?
Примечание/Предупреждения: написано по мотивам заявки”Фейри на параде в честь Дня Святого Патрика. Кто-то из них притворяется человеком и веселиться со смертными, кто-то удивлен и присматривается из-за угла, кто-то в своем стиле смертным пакостит. Юмор+”(c).
Простите, юмора не случилось, зато случился Дублин и немного осмысления одной битвы.

Тэмпл-бар. За весь долгий ирландский год, с его смешавшимися в одну пору осенью, весной, зимой и летом – пору тумана, дождя, ветра и редкого солнца - была только одна ночь, когда эта старая улица с примыкающими к ней переулками, гордо несущая свое именование “районом”, была пуста. Ночь Сочельника, когда все нормальные почитатели Бога святого Патрика должны были сидеть у своих родных очагов и восхвалять рождение их божества. Во все другие ночи... о, нет, здесь не бывало тихо.
Особенно – сейчас. Особенно – сегодня. Люди, подобные каплям воды, составляющим могучую реку, смешивались, неслись, переходили из паба в паб, шумели и радовались. Но вместо той выщербленной брусчатки, по которой текла эта река, когда-то была мягкая глина и прибрежные травы брода грудей, Ат Клиах. Те, что пришли сюда на кораблях с драконовыми головами, одели эти берега в камень – черный, как та глина, – к стенам крепости прилепились домики бедняков. Черная крепость. Дах Линн. Самый ирландский из неирландских городов.
Но сегодня, в день, когда все ирландцы вспоминают одного не рожденного в этой земле, но ставшего ее сердцем, каждый нарисовавший на щеке клевер, поднявший к небу трехцветный флаг или нахлобучивший на макушку зеленый колпак, становиться немного ирландцем, какой крови он ни был. Энгус как никто видел, что среди этого людского потока кровь Сыновей Миля мешается с кровью пришлых. Впрочем, точно так же он видел, сколько среди всех этих людей и таких, как он.
Вон чувственная красавица потянула в темный закуток за шумным пабом простофилю – ее объятья, как всегда, обещают ласку и неземные наслаждения, но... она, прожившая многие века ланнан-ши, может забрать намного больше, чем представляет себе ее жертва. Он-то ожидает, при худшем исходе, встречи с обычной воровкой.
А чуть дальше было слышно мелодию флейты. Юноша, сидя на мостовой, играл, полуприкрыв глаза, веселенький мотив – люди смеялись и танцевали под него до упаду и сбитых ног. Никто из них не мог поймать взгляд музыканта, а там вместо привычных человеку синевы, зелени или темного дерева, прятались звезды и лунный свет далеких эпох. Эта флейта не раз звучала среди ведьминых камней, и те, чьи ноги пустились под нее в пляс, возвращались домой спустя столетия после того, как ступили за порог.
Но Энгуса интересовали не вся эта мелочь, вышедшая из-под холмов, чтобы развеяться и повеселиться вместе с людьми. У огромной металлической помеси гриба с лопухом, зачем-то поставленной людьми на выходе к небольшой площади, стояла девушка. Ее густая коса была перекинута через плечо и спускалась чуть ниже талии, а улыбка могла осветить всю улицу - каждому, кому успевала, она давала в руки небольшой букетик зеленого клевера, но люди, пьяные от пива и праздника, не общали внимания на то, что оказывалось в их руках и откуда оно появилось. Это Энгус знал, что травы из рук Бриг не завянут до следующей весны, а среди клевера обязательно прятался один четырехлистный.
Он поймал отсвет ее улыбки.
– Ты сама их вырастила?
– Дурацкий вопрос, Мак Ок, – только Бриг могла одновременно улыбнуться дублинскому бродяге в несуразных розовых кедах и ему, Энгусу, своему брату по отцу.
– Они же не оценят твоих подарков.
– Возможно, – Бриг пожала плечами. – Знаешь, они ведь очень похожи на нас. На тех нас, какими мы пришли когда-то. Знания северных островов затмевали наши глаза, но мы восхищались этой землей, как дети. И как люди, проживающие свои короткие жизни ярко, – она передала клевер ребенку, сидящему на плечах отца. Энгус увидел сияющий детский взгляд. Маленькие люди всегда умели видеть глубже больших.
– Поэтому ты остаешься рядом с ними?
– Да, – хотя никто из людей не узнал бы в этой девушке с пушистой косой и расшитыми джинсами-клеш святую, смотрящую с алтарных витражей на тишину собора в Килдаре. Бриг уже однажды сменила платье и венки из цветов на темный убор монахини, а потом - снова на платья, и уже от них к юбкам и модной среди людей джинсе. Не менялись только ее улыбка и взгляд – теплый и мудрый.
Неожиданно Бриг вздогнула и испуганно оглянулась. Энгус не сразу понял почему, но тоже заметил его.
Пиджак модного покроя с приколотым к латцкану клевером из сплошных пайеток, очки Rayban и нарочито разлохмаченные светлые волосы. Клечатые штаны и кеды. К нему прилагалась улыбчивая красотка из людей, обвившая руками его шею. Он успевал шепнуть ей что-то или даже запечетлеть на коже поцелуй – но взгляд ее оставался так же туманен.
Он был красив – люди бы сказали "как бог", но никто из Туата де Данаан никогда бы не выразился так. Эохайд, прозванный Бресом, “прекрасным”, был проклят и изгнан. Энгус сделал пару шагов ему на встречу, желая, чтобы бывший король Ирландии не заметил Бриг. Он помнил, как она рыдала, любившая и самого Бреса, и их сына – и потерявшая его в войне, которая началась из-за неудовлетворенных амбиций и задетой гордости. Ткань смертного мира начала чуть плыть под незаметными чарами – его остановила хрупкая рука на плече:
– Не надо. Здесь люди.
– О, какая... неожиданная встреча, – Эохайд широко усмехнулся. – Народ трех богов... и среди людей.
– Луг не убил тебя однажды с условием, что ты уберешься. Я могу завершить его правосудие.
– Это земля людей, Мак Ок, людей – а не ваша. Вы ее проиграли, – за полной яда фразой Энгусу послышалось упоение своей победой. Туата де Данаан повторили судьбу своих вечных врагов – они ушли в ссылку в холмы, как когда-то фоморы ушли за море после битвы при Маг Туиред.
– Да, ты прав, Брес, – холод в мягком голосе Бриг.
Он рассмеялся, и даже его спутница с безжизненным взглядом зачарованной куклы поддержала этот смех, хотя Энгус был уверен, что она не поняла ни слова.
– А люди? Что люди... – он пожал плечами, – они слабы и смертны. Они просто люди, – Брес коснулся очков, глядя на своих собеседников поверх стекол. – Никто.
Тысячи лет назад, когда еще никто из Сыновей Миля не пришел на этот остров, Туата де Данаан сделали сына Эри из народа богини и Элаты из фоморов своим королем. Его называли “прекрасным” и ему возносили хвалы, но вместо этого он требовал дань с тех, кто дал ему власть, и даже Дагда служил как ему раб...
– Но ты прав только в одном, – Бриг поймала его взгляд, и Энгус заметил как пошатнулся Эохайд. – Это земля людей.
Ее торжествующую улыбку и страх Бреса разнесла по разные стороны улицы шумная компания, вывалившаяся из дверей паба. Они шли, громко распевая “Wild Rover”, которую, подхватывали другие прохожие - кто-то испуганно, а кто-то резко и прямо с услышанного слова. Песня наполняла Тэмпл-бар, песня неслась по нему и окружала его. Песня была им.
Когда она снова рассыпалась на множество человеческих голосов и слов, ни Бриг, Эохайда Бреса, ни даже Энгуса Мак Ока среди людей не осталось. Только россыпь проросших сквозь мостовую листочков клевера. Девушка, оставленная изгнанным королем, мотнула головой, будто скидывая морок, и успела сорвать один, спасая от не заметивших растение людей, – четыре листочка.
Удача.

Название: Шепот
Автор: @Seighin
Бета: Marita~, [Гло]
Размер: мини (1274)
Пейринг/Персонажи: Митчелл Генри, Елена Зиммерман, сестра-бенедектинка Тереза
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: аббатство Кайлмор - неоготическая жемчужина дикой Коннемары, волшебный замок в долине у озера, несущий за собой недолгую, но трагическую историю... так ли она случайна?
Примечание/Предупреждения: Kylemore Abbey

<

1.
В прошлом врач, а в нынешнем член Парламента, Митчелл Генри уже пару лет старался как можно реже бывать в своем роскошном владении среди гор и болот Коннемары. Каждый раз, когда его повозка, огибая озеро, выворачивала на дорогу к замку, тот вставал среди зелени и вод всей своей махиной из башен, стрельчатых окон и серого камня, и рядом с ним почти не было заметно изящного шпиля церкви. Она оставалась единственным местом во всем имении, которое не удручало господина Генри.
Небо над замком, казалось, всегда хмурилось, а сохраненные в своей первозданности рощи у берега шумят и без ветра. Замок жил какой-то своей жизнью с самого момента своего рождения – даже, нет, кажется, с самого появления идеи о его постройке именно здесь. Господин Генри старался посетить церковь и ни за что не оставаться в замке ночевать, но дети иногда настаивали...
Ночью жизнь каменных стен становилась невыносимой. Здесь плохо спалось и, казалось, во мраке постоянно перешептываются голоса...

Думаешь, мы смиримся с вами? Мы оставим вам эту землю?
Когда вы пришли сюда – ты и твоя женщина – мы молча наблюдали за вами глазами волчьих ягод и дикого винограда. Мы слушали вас сквозь возню лесных мышей и перешептывания листьев дуба. Мы ждали.
Когда вы ворвались в эту долину с цепями из камня и шумом множества людских голосов, мы затаились. Помнишь, как ловил взгляд выдры, высунувшей голову из вод? Помнишь, как вырастали солнечные ромашки на пути у твоих рабочих? Мы знали все.
Многие из вас приходили к нам – с дарами или с мечами – приходили и уходили. В каменное крошево обратились форты людских князей, в землю ушли дома людского бога, а ты, человек, выстроил клетку из камня и стекла на нашей земле. Мы посмеялись.
Мы уже вырвали твое сердце – мы породили огонь, который сжег его изнутри, и заставил кровь выходить наружу. Не думай, что если твоя женщина умерла в странах далекого юга, там не было нас. Мы везде.
Оглянись, человек – ты увидишь нас. Вслушайся, человек - ты услышишь нас. Бойся. Страх – хороший советчик для тебя.

И Митчелл Генри, выпусник Королевского Хирургического Колледжа в Лондоне и славный либерал, действительно боялся и вновь бежал из замка, построенного на мечте и смерти, обратно в Голлуэй и Англию. Была бы его воля – он бы давно его продал...

2.
Американцы всегда славились своим прагматизмом, а за всеми американскими женами английских аристократов струился флёр расчетливости и житейской мудрости. Такой же считали и Елену Зиммерман, девятую графиню Манчестера. Впрочем, она сама, первая красавица Цинцинати и мать четырех детей, так не считала. Елена любила Кайлмор – со всей возвышенностью его архитектуры на фоне нетронутых лесов Коннемары, с его садами, выросшими на склоне холма, и скрытой в зелени церковью. Ей было жалко Митчелла Генри, вложившего в поместье столько денег ради жены, умершей всего через пару лет после завершения стройки. Неудивительно, что он в итоге выставил его на продажу - видимо, не сумел вынести груза воспоминаний, сязанных с этим местом. Елена хотела сделать из замка еще одно родовое гнездо для своей семьи - в земле графов Манчестера жило слишком много старины и памяти давно умерших людей, это тяготило Елену, дочь молодого государства великих надежд и мечтаний. А Кайлмор, пусть и рожденный замком в духе отсроенных в Темные Века, был молод. Вот и малютка Эллен, младшая из дочерей Елены, родилась здесь и считала это поместье своим домом.
Единственное, что Елена не делала никогда – она не тушила света в стенах Кайлмора. Нет, из окон не тянуло холодом, а в темноте не раздавались приглушенные коврами шаги, но она оставляла на прикроватном столике горящую лампу. И никогда не вслушивалась в шепот ветра и ветвей старых дубов за стеклами ее спальни, выходящей на озеро...

Неужели ты думаешь, что не слышишь нас? Или что мы оставим тебе эту землю?
Когда ты пришла сюда, женщина, мы увидели тебя – сквозь головки водяных лилий и пустельгу, сидящую на ветке ясеня. Ты была тяжела, а не в наших обычаях вмешиваться в дела рождения. Мы ждали.
Когда ты разродилась, мы смеялись и улыбались вместе с тобой и твоим отродьем – ты слышала песенку малиновок и трепет ласточкиных крыльев над водой. Мы знали все.
Многие из вас приходили к нам – с дарами или с мечами – приходили и уходили. В каменное крошево обратились форты людских князей, в землю ушли дома людского бога, а ты, женщина, пришла в клетку из камня и стекла, которую выстроили не для тебя. Мы оценили твою попытку.
Ты уйдешь отсюда - с ветром и дождем, которые несутся на восток. Ты не вступишь больше в эти горы и не ощутишь мягкость этой травы. Мы отпустим тебя, женщина, но не думай, что это милость, ведь мы возьмем свою плату. Мы так хотим. Мы везде.
Оглянись – ты увидишь нас. Вслушайся – ты услышишь нас. Бойся. Но страху не поглотить тебя.

Елена Зиммерман вздрагивала, иногда ей казались слова в обычных ночных звуках, и снова засыпала. Огонь ее лампы дрожал, но не гас. За окном он отражался во внимательных глазах совы.

3.
Замок замер в ожидании. Сестры въехали сюда совсем недавно, оставив за своей спиной развалины аббатства в Ипре, гул войны и ядовитый ветер с ее полей. Покидать Бельгию было жалко – там оставались и память о леди Мэри, немало сделавшей для изгнанных из Британии словом короля Генриха католиков, и вековые стены их храмов и домов. Замок был много моложе, и поэтому казался сестре Терезе слишком тихим и пустым. Здесь уже почти восемь лет никто не жил – первый владелец и строитель неожиданного чуда неоготики среди болот Митчелл Генри продал его вскоре после смерти жены и одной из дочерей, купившие у него землю граф и графиня Манчестера уехали отсюда после смерти ее отца, американского магната Евгения Зиммермана, а перекупленный риелторами замок остался ждать. Дождался – сестер Ордена Святого Бенедикта, ирландок не по крови или сердцу, но по происхождению их обители в Ипре. Теперь сестры вернулись на свою давно забытую родину, еще хранящую развалины старых монастырей.
Предстояло много работы – замок строили как роскошное поместье, а не как аббатство, тем более со школой для благородных юных католичек, но девизом ордена не зря было “Oro et Labor”, “молитва и труд”, и сестры были готовы с помощью Божьей приступать.
Сестре Терезе не спалось – комнаты Кайлмора мало напоминали привычные кельи, и ей казались излишне комфортыми, а непрекращающийся шум за окном тоже не настраивал на сон. Мелкая рябь тревожила воды озера, ветер шелестел листвой... Сестра Тереза не вслушивалась, но слышала.

Вы решили принести сюда своего бога? Думаете, что мы оставим ему эту землю?
Вы пришли сюда, женщины в черном, забывшие о корнях и отринувшие свою кровь, но мы помнили о вас. Помнили все ваши века, пролетевшие для нас как миг. Мы не ждали вас. Ушедших однажды не ждут.
Когда вы остались, мы окружили вас, но не пришли к вам. Вы слышали сказки о белых конях у воды да о великанах в горах, но не видели, с каким интересом смотрел на вас затаившийся под корнями сосны лис и как вас слушали воробьи, чистящие перышки. Но вы молились на своем пути сюда, и ваши слова меж молитв не доходили до наших ушей, а наши веки опускались, глядя на вас. Мы не знали, зачем вы здесь.
Многие из вас приходили к нам – с дарами или с мечами – приходили и уходили. В каменное крошево обратились форты людских князей, в землю ушли дома людского бога, но вы пришли из-за моря, чтобы снова открыть их взгляду. Мы знаем, что вы хотите сделать с этой землей. но мы останемся в ней - и, знайте, будем рядом.
Вы можете тоже попытаться остаться, но бойтесь наших даров, потому что красные собаки несут в пастях факелы, а на крыльях ласточек путешествуют тучи с грозами, способными смывать в озера даже камень.
Оглянитесь – вы увидите нас. Вслушайтесь – вы услышите нас. Бойтесь...

Сестра Тереза взгрогнула и перекрестилась. Онемевшие губы через силы произнеси заученные еще в далеком детстве слова молитвы.
Пожар пришел только через сорок лет. Аббатство жило для людей.

Название: Допрос
Автор: @Seighin
Бета: f-lempi
Размер: мини (1230)
Пейринг/Персонажи: ОМП/ОЖП
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: R!kink
Краткое содержание: раз пережитая война навсегда остается в крови – капитан поля Первой Мировой, но был отправлен на другую войну - с террористами из И.Р.А. и их союзницами из “Союза женщин”.
Примечание: вдохновлено фильмом “Ветер, который колышет вереск”;
Предупреждение: смерть персонажа

Роджер смотрел на девушку перед собой. Простая юбка ниже колена, рубашку скрывает широкая шаль – видно только воротничок, аккуратно уложенные косы растрепалась, тонкие губы сжаты и большие светлые глаза смотрят с холодом.
– Джейн...
– Шибан. Шибан ни Бриан, – ее голос перекатывается на глухих согласных ирландского. Роджер никогда не понимал этот язык, но в чем-то считал его красивым. Он подождал, пока она договорит, и продолжил:
– Джейн О'Брайен, вы обвиняетесь в государственной измене, террористической деятельности, незаконном ношении оружия...
– Я гражданка независимой Ирландской Республики и требую отношения к себе, как к политическому заключенному, – она перешла на английский, и Роджеру очень захотелось врезать по этому милому лицу. Они все... одинаковые и все говорят об одном. Парни и девушки, взявшие в руки винтовки и револьверы и стрелявшие в солдат в долинах Ирландии. Как их там? Ирландская Республиканская (или Революционная?) Армия, утопившая в крови эту зеленую страну и породившая в ней хаос.
Здесь, в Типперэри, Роджер служил вот уже четыре года. Последние два года они периодически ловили вот таких вот... Шибан. Ее одну – полгода, умная оказалась, хорошо пряталась и отмазывалась: приезжая, сняла дом у родственницы, никого тут не знает... До тех пор, пока не пришло известие из Дублина о том, что ее “родственница” поймана на распространении оружия, и что она сама из “Союза женщин”. Сопротивления от девицы двадцати лет Роджер, честно сказать, не ожидал, но потом сам увидел, как эта милая ирландка в упор расстреляла человека из револьвера и сумела скрыться. Как потом выяснили, в это время из ее дома кто-то успел сбежать, предварительно превратив неустановленные улики в кучку пепла в камине.
Для британской полиции осталась только Шибан... Джейн О’Брайен. Роджер бился о ее упрямство уже не первый день, но сотрудничать со следствием она явно не собиралась.
– Вы же понимаете, каким будет ваш приговор? Он может быть смягчен...
– Поставите к стенке? – девушка нервно рассмеялась. – Удачи. – Она прошептала что-то на гэльском, из всех слов Роджер разобрал только “эйрэн”. Как-то так они называли Ирландию.
Жалко будет ее стрелять – она, конечно, такая же, как и все другие ирландки. Невысокая, но милая, с темно-рыжими, цвета каленой меди, волосами. Ей бы улыбаться, но вместо этого она только поджимала губы. Роджер тяжело вздохнул и принялся перебирать бумаги: медицинское заключение по тяжело раненному Джейн полицейскому (еще не умер), отчет об обыске в ее доме (пара сомнительно привлекаемых к делу писем, патроны к револьверу, порох под полом и сломанный забор на заднем дворе – следы от него вели к ближайшему ручью, и там заканчивались), личное дело под заголовком “Джейн О’Брайен”... и пустые отчеты о допросах. Из перебираемых бумаг выпала мелкая рабочая записка, Роджер потянулся за ней... и задержал взгляд на ноже у своего пояса.
Девчонка молчит, и продолжит молчать, если с ней разговаривать. И ее все равно расстреляют – просто за хранение оружия, им в нынешнее время не положено. Вот только ее молчание прибавит им, королевской полиции, проблем.
– А каково будет вашим родителям, – Роджер подавил в себе желание перейти на менее формальный стиль речи, – когда они узнают о смерти дочери? В полицейских застенках, за хранение оружия... Приговорить могут и к виселице, как воровку – откуда-то же взялся этот револьвер? – Роджер резко подался вперед, не отрывая холодного взгляда от девушки.
Нож вонзился в столешницу в сантиметре от края – и от нее. Джейн откинулась назад, качнувшись на стуле. В ее глазах мелькнул неприкрытый ужас. Только кажется сильной, эта молодая ирландка, а на самом деле такая же, как все другие женщины?
Роджер замер. Лицо Джейн расплылось перед глазами, сквозь него будто бы проглядывались другие: остроносая девочка с большим ртом... она бросила в их колонну камень из развалин дома – и умерла, застреленная на месте, с таким же ужасом в глазах; парень, рекрут, только со школьной скамьи – под его ногами взорвался снаряд; немка с резким собачьим голосом, отвесившая Роджеру пощечину, ее кровь потом долго пришлось счищать с одежды, так до конца и не получилось... Он думал, что война ушла – а она осталась. Что-то внутри... перещелкнуло.
Джейн сглотнула. Роджер резко вдохнул, пытаясь разрушить наваждение, и, вырвав нож из дерева, сделал пару шагов к двери. За ней только часовые, они не будут мешать. Ключ легко повернулся в замке.
– Я хотел поговорить с тобой по-хорошему, – он вцепился в растрепанную косу девушки, – но, нет, вы так не умеете, – силой заставил ее откинуть голову назад. – Имена. Тех, кто сбежал из твоего дома.
Она молчала. Нож плашмя коснулся ее шеи выше воротника блузки. Грудь Джейн под сбившейся шалью быстро-быстро поднималась.
– Имена, – лезвие чуть вдавилось, но не прорезало кожу. Роджер внимательно смотрел в ее глаза. Если раньше они были холодны и полны ненависти, то сейчас там царил страх. Животный, как у уличного котенка, и это Роджера бесило. Он убрал нож и замер. С одной стороны, хотелось отвернуться, чтобы попытаться восстановить дыхание и подавить поднимающейся внутри гнев (а убивать девчонку, какая жалость, было нельзя), с другой… Он резко полоснул остро наточенным лезвием по зажатой в руке косе – волосы рассыпались, девушку по инерции толкнуло вперед, к столу. Ее опущенные плечи едва заметно дрожали, но рыданий Роджер не услышал. Где-то между слабостью и силой. Неопределенность.
– Встань, – она не шелохнулась. – Я сказал… ВСТАНЬ, – Роджер ударил ее по плечу, девушка не упала со стула, но практически сползла на пол, не поднимая на него взгляда.
Он присел, внимательно вглядываясь в ее сгорбленную фигуру и беззащитные ладони. Взгляд она подняла резко – полный ненависти, уже не как у боящегося котенка, а как у облезлой уличной кошки, на чью помойку он покусился. Роджер усмехнулся, подавшись вперед. Ее губы, пухлые и мягкие, остались сжаты, а в обрезанные волосы оказалось проще вцепиться рукой.
С девчонками никогда не стоило церемониться – это ему объяснили еще на войне. Той, настоящей, войне, а не этой игре начитавшихся поэтов и некрологов малолеток. Острое лезвие легко разрезало ткань ее блузки, обнажив узкие плечи и новомодную комбинацию. В Англии такие шили из шелка и украшали кружевом, но в Ирландии ограничивались все тем же дешевым хлопком и минимумом отделки.
Девушка дрожала, не плакала, нет, и это отчего-то отчаянно бесило Роджера. От слишком резкого движения, с которым он взрезал ее белье, на светлой коже остался порез. Кровь медленно стекала между округлых мягких грудей, оставляя алый след. Джейн закрыла глаза, застыв статуей – и рванулась вперед, пытаясь то ли вцепиться руками в его шею, то ли вырвать нож.
Не успела. Роджер наотмашь ударил ее по лицу, отчего девушка упала на пол. Еще удар – ногой, в живот – от которого ее скрутило. Бил он без жалости, не позволяя подняться, выпуская накопившийся в душе гнев. Он мог бы говорить с ней, мог бы… быть с ней, девица все-таки была весьма мила, но гнев победил. Нож выпал и лежал на полу.
О пистолете Роджер не подумал. Он замер, рассматривая Джейн. Полуобнаженная, с растрепанными остриженными волосами, пытающаяся закрыться от побоев и покрытая пылью, кровью и синяками.
Он сплюнул и вышел.

Роджер наблюдал за девушкой из-за спин расстрельной команды. Джейн поставили у стенки. Она, одетая в висевшую мешком чью-то рубашку и свою же грязную юбку, не поднимала головы и казалась находящейся где-то не в этом мире. За все утро она изменила позу единственный раз – когда отказалась от повязки, закрывающей глаза.
И Роджер поймал ее взгляд, холодный, как сталь, и обжигающий, как пламя, одновременно. Губы изогнула мерзкая усмешка, одновременно с залпом она прокричала что-то на гэльском:
– И моя кровь... – девушку качнуло от впившихся в нее пуль, – за Ирландию, – буквы превратились в хрип, она упала на гравий, окрашивающийся кровью.
Роджер подошел к телу и пинком перевернул его на спину. Наведенный револьвер, контрольный выстрел ровно между остекленевших глазниц – ее лицо, чертово красивое ирландское лицо, превратилось в ошметки.
Джейн О’Брайен мертва. Но Роджер не думал, что когда-нибудь ее забудет.

@темы: Проза, Фандомная Битва, Eire

Да, кстати, Иззенька! Мне же дали фоточек Иззеньки! В смысле не Иззеньки-на-коленке, а правильной косплейной Иззеньки!
Правда мы зачесали челку в другую сторону, ну, и я все-таки не черная. Нужно больше задротства и другой оттенок помады, с "Самайна"
Зоя офигенская Клэри!

Изабель Лайтвуд: @Seighin
Клэри Фрей: lain iwakura
Фотограф: Viorteya-tor
Платье шила (Риш)



Иззи





Клэри

Вместе



Фансервис!
читать дальше

Если не испугались, то...
Больше фото
Больше фото с обработкой "под канон"

@темы: Через призму объектива, Девочка и огнемет

Иззи Лайтвуд, версия для вечеринки в честь Самайна.
Туфли для танцев. Платье из шкафа. Все остальное... просто так получилось %)



+2

Настя Моранн прикрыла здесь глаза, но я себе необъяснимо нравлюсь:

@темы: В королевской шумной зале..., Через призму объектива, Девочка и огнемет

Так получилось, что писала я на этой ФБ только в ойриш-тим. Тексты буду выкладывать пачками - драбблы в два поста по рейтингу, мини в один, миди как получится.
И спецквест отдельно, потому что он спецквест и зело... специфичен

Драбблы я люблю, хотя меня все еще забавляет один комментарий к "Королеве": "слишком много незнакомых имен"(с). Кстати, как раз "Королеву" я люблю сильнее всего, и жалею, что не получилось больше развернуть пейринг - по-моему, он очень невроятен.
"Память женщины" и "Старуха" давно крутились в моей голове - первая с тех пор, как я пронзила перевод фамилии Мак Д., вторая... после его постболезненной фотографии с бородой. У меня странные способы вдохновения, да?
"Из боя" - о том, что я люблю в уладском цикле сильнее всего, об Эмер. Цикл крутится вокруг Кухулина, но Эмер там всегда незримо на фоне, поэтому в драббле, на самом деле, больше одной цитаты в конце. А еще тень одного чужого текста по другому фэндому, но я этого не говорила.

Название: Из боя
Автор: @Seighin
Бета: Ёжик под марихуаной
Размер: драббл (605)
Пейринг/Персонажи: Кухулин/Эмер Фолтхайн
Категория: гет
Жанр: ангст
Рейтинг: PG
Краткое содержание: голова и правая рука Кухулина были увезены с места его гибели Лугайдом мак Ку Рои, но куда отвезли остальное тело? Вероятно, к жене Кухулина.
Примечание: “Сватовство к Эмер”, “Смерть Кухулина”

Эмер Фолтхайн, дочь Форгалла, ткала. Из-под ее рук лился рекой алый лен – ярче, чем кровь и закат. Эмер не зря считалась самой искусной женщиной Ирландии и могла доказать свое мастерство.
Ее дом замер в ожидании – тишину нарушал лишь стрекот резного станка. Слуги и рабы разошлись по полям со стадами Кухулина и по его лесам за добычей, девушки готовили пир для Кухулина – он уехал в Эмайн Маху и, хотя и задержался там, должен был скоро вернуться. Оттого и ткала Эмер новую рубаху для своего мужа – что еще могло задержать его в столице, как не схватка? В то, что Кухулин мог остаться при короле ради какой-нибудь другой женщины, Эмер не верила, хотя иногда в одинокие ночи ей снилась красавица, какой не бывает среди живых, с алым золотом волос и кожей белее снега, целующая Кухулина. Ни одной такой дочь Форгалла никогда не встречала - и не хотела бы встретить, потому что выглядела та как дочь холмов. В такие ночи Эмер просыпалась в холодном ужасе.
Эмер закрепила нить. Послышался звук далекого рога – женщина улыбнулась. Еще совсем немного времени, и землю во дворе взроют копытами могучие кони, и Лойг разберет колесницу, а сам Кухулин встанет на пороге дома - его светлый плащ с накидкой, изукрашенной золотой нитью, наверняка изрублен в лохмотья, а алая рубаха с пятью складками стала на несколько тонов темнее от крови. Эмер всегда знала – это чужая кровь, под испорченной тканью широкая грудь ее мужа невредима. Жаль, конечно, хороший лен, но она соткет еще и еще – как и положено жене великого воина, равной ему по возрасту, красоте, знатности, уму и ловкости. Шесть даров было у Эмер – и ни одна женщина в Ирландии не сравнилась с ней.
Войдя в дом, Кухулин улыбнется и оставит свое оружие у дверей. Здесь, в покое, была не его власть, а власть его супруги – только она одна могла оттолкнуть Пса Кулана, потому что его одежда пропиталась кровью и потом, и она, Эмер Фолтхайн, не готова принимать его поцелуи – пока он не смоет с себя следы битвы. Потом она распустит свои косы, сбросит украшения и платье, чтобы выйти к нему укрытой одними лишь волосами, и быть с ним всю ночь. Только об одном молила Эмер – чтобы ее чрево зачало. Но ее молитв не слышали.
Рог прозвучал еще раз, ближе, ему вторил еще один – более тихий. Эмер вздрогнула – у Кухулина был один рог. Во двор вхъехало много людей – она слышала, как били копытом землю кони и как тихо переговаривались люди. Кухулин приезжал только лишь с Лойгом...
Нити выпали из ее рук, дерево ударилось о дерево. Эмер встала, ее пальцы сжали скрытую под тканью одежды рукоять кинжала. В дверном проеме стоял мужчина - выше, чем ее муж, но уже в плечах. Он сделал шаг из тени – Конал Победоносный. Кухулин говорил когда-то, что заключил с ним договор – тот из них, кто падет раньше, будет отомщен вторым.
– Дочь Форгалла... – начал было Конал, но оборвал фразу, заметив выражение лица Эмер.
Она молча вышла во двор – с прямой спиной, не опуская даже взгляда и не удостаивая им ни Конала, ни собравшихся вокруг колесницы. На ней – обломки покрашенного в красный и золото дерева, среди которых лежало тело, укрытое изодранным плащом. Когда-то он был светлым. Эмер Фолтхайн не нужно было различать цвет – она и так узнавала свою работу.
Человек, скрытый под тканью, видимо, был небольшого роста. Она не сводила взгляда с обломков и тела.
– Я отомщу Лугайду, сыну Ку Рои, за гибель твоего мужа, женщина, – у Конала был хриплый голос. – Я исполню свою клятву.
Она молча кивнула вместо ответа, ожидая, пока герой и его сопровождение покинет двор. Только когда последний всадник скрылся за воротами, гордая дочь Форгалла, Эмер Фолтхайн, первая из жен уладов, упала на окровавленный плащ, скрывающий тело ее мужа, и разрыдалась.

“Лугайд ухватился за волосы Кухулина из-за спины его и отрубил ему голову. Тогда выпал меч из руки Кухулина и, ударив правую руку Лугайда, отсек ее, и она упала на землю. В отместку за это была отсечена правая рука у Кухулина.
После этого войско двинулось в путь, унося с собой голову Кухулина и правую его руку. Оно прибыло в Темру. Там и были погребены голова Кухулина и его правая рука вместе со щитом.
(с)Смерть Кухулина

Название: Королева
Автор: @Seighin
Бета: lain iwakura
Размер: драббл (470)
Пейринг/Персонажи: Морриган/Медб
Категория: фэмслеш
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: она – величайшая из королев, но даже у нее есть то, что ей недоступно.
Примечание/Предупреждения: вольное обращение с уладским циклом

Она была первой среди женщин, что играют мужскими судьбами так, как будто бы те всего лишь цветные бусины в ожерелье. Брак с ней приносил корону, а ее благосклонность к изгнаннику заставляла сжать зубы ее могущественного супруга. Она только смеялась, глядя как любовник и муж искренне ненавидят друг друга и ловят каждый ее взгляд и каждое оброненное слово. Как тает их воинская гордость от ее победоносной улыбки.
Она властвовала над одной пятой частью мира. А как же Лохланн? Альба? Земли Скатах? Гойделы уходили в них – и возвращались, потому что за границами земли, которую сыновья Миля назвали именем Эриу, дочери Дагды, не было ничего. Мрак, чужеродные обычаи и колдовство, от которого дома защищали переплетения обережных символов на щитах и рубахах. А она... она не была королевой над всем островом, но была дочерью короля Тары. Она забрала у своей сестры Клотры запад, как принадлежащий ей и только ей, и поставила свой королевский чертог на вершине Круахана.
К ней на поклон ходили дочери Богини, приоткрыв свои тайные палаты под ее крепостью и принеся дары для ее людей. Платья их были краснее крови, а лица прекраснее всех, что встречаются среди смертных – но ни одна из дарительниц не могла сравниться с ней самой, Медб Коннахтской.
Только перед одним существом в пределах всего мира она склоняла голову – перед той, которую именовали Великой Королевой, если вообще решались произнести ее имя. А она, Морриган, отдала свою благосклонность юнцу из уладов, будь тот хоть трижды племянником короля и “величайшим из героев Эмайн Махи”!
Медб верила, что когда-нибудь она поднимет на копье сердце Пса Кулана, из месива его мозга и извести слепит мяч, а то, что останется от головы, кинет у ворот Круахан Ай бродягам и псам. В той битве по ее клинку потечет кровь уладов, а Морриган будет смеяться одним с ней смехом, а затем последует за ней в Коннахт.
Там они войдут в натопленную купальню, и Медб своими руками смоет смертную кровь с белоснежной кожи повелительницы битв. Она расчешет волосы, в которых мягкий лен мешается с жесткими перьями, и вдохнет их ни с чем не сравнимый запах – из тумана над западными холмами, крови и кострового дыма. Только безумец назвал бы его отвратительным, а воин и гойдел насладился бы!
И Морриган лишь улыбнется, позволяя дочери Эохайда из Тары и королеве Коннахта быть при ней простой служанкой. Впрочем, не в ее характере принимать ласку и не дарить ничего в ответ – у Великой Королевы горячее серде.
Страсть женщины и мужчины – всегда схватка, и Медб всегда выходила в ней победителем, даже когда таковым считал себя нынешний гость ее ложа. Страсть двух женщин – холодный огонь, в ней нет превосходства и подчинения, особенно когда обе они первые и нет им равных нигде в мире.
Но Медб вновь и вновь только сжимала пальцы на древке копья, когда слышала о том, как Пес Кулана сражался с ее воинами и победил.
И как он отказался от покровительства Морриган.

Название: Память женщины
Автор: @Seighin
Бета: lain iwakura, [Гло]
Размер: драббл (623)
Пейринг/Персонажи: Диармайд/Грайне, Финн/Грайне, Шон МакДиармада/Мин Райн
Категория: гет
Жанр: ангс
Рейтинг: PG
Краткое содержание: много веков назад Грайне, дочь Кормака, верховного короля Ирландии, сбежала со своим возлюбленным Диармайдом - он был убит, а она осталась жива; чуть меньше сотни лет назад Мин Райн была невестой Шона МакДиармады, одного из лидеров Пасхального Восстания, и последовала за ним на улицы Дублина – Шон был расстрелян, а Мин через три года вышла замуж за другого.
Примечание: 1. Преследование Диармайда и Грайне, Sean Mac Diarmada: Wiki, DCHA 1916.ie;
2. Mac Diarmada с гэлика переводится как “потомок Диармайда”.
Для голосования: #. fandom Ireland&Co 2013 - работа "Память женщины"

Альмайн Лагенский, примерно 6 век нашей эры.
Каждую весну Грайне приходит к берегу моря – в ее земле не найти могилы Диармайда, но она знает, что ветер с моря полетит на запад, в земли Энгуса. Каждую весну она отдает ветру алый лоскут. Алый, как кровь ее возлюбленного в миг гибели. Алый, как его горячие поцелуи, когда он был жив.
Мертв ли тот, кто ушел в холмы? Жив ли тот, кого нет с живыми?
Черные ее косы давно убелились сединой, а нежную кожу прорезала сеть морщин. Ни одну женщину не щадит время, и Грайне рада, что что Диармайд не увидит ее такой. Там, в землях Энгуса, она верит – он счастлив. Может быть.
В сердце навсегда поселился червячок сомнения – он тоскует и не забыл свою мятежную королеву. Она ведь запомнила все: и сонное зелье на ее свадебном пиру, и безмятежность под охраной верного Муадаи, и зеленые ветви волшебного дерева Дуврос... Шестнадцать лет их изгнания и бегства – и годы мира в Рат-Грайнаи. Когда-то она поклялась, что никогда не вернется в свой дом и никогда не расстанется с Диармайдом, но не сдержала своей клятвы – она, Грайне, дочь Кормака, верховного короля Ирландии, стала женой и милой супругой Финну, сыну Кумала. Сколько раз ее упрекали и проклинали вслед – как посмела сбежать со своей свадьбы, погубить великого героя и выйти замуж за его убийцу? Как посмела поддаться речам Финна – не его силе или магии, но только лишь нежному слову?
И никто из обвиняющих ее не знает, сколько проклятий услышал сам Финн и сколько ядовитых слов наговорила ему Грайне. Но она жива, ее дети живы, и память о ее возлюбленном сохранена. И разве не высокую цену заплатила она за это?
Кажду весну Грайне отдает ветру лоскут алой ткани, сотканный ею за год. И каждую весну не проливает ни слезинки, пока возвращается домой к мужу и своей последней радости, сохравнившей тень давних дней в Рат-Грайнаи - Доннхаду, Эохайду, Коннле и Сейльвсхарку, но более их Оллану, сыну дочери короля Лагена.
Сыновьям Диармайда О’Дуйвбне.

Дублин, середина XX века нашей эры.
Каждый год, 12 мая, Мэри-Джозефин, миссис Ричард Мулкахи, покупает у цветочника рядом со своим домом белую лилию, вяжет ей на стебель алую ленту, и начинает свой долгий путь сквозь Дублин.
Она проходит мимо высокого портика центрального почтамта, не поднимая глаза на флаги над ним. Через мост у памятника О’Коннеллу - и дальше, к Гранд-Каналу, по улице, названной правительством Де Валеры улицей Пирса. Мимо здания, где, как она помнит, была редакция Irish Independent. Мимо шумных Доков и затаившихся в них кафетериев - в памяти сразу всплывает вкус домашних пирогов в некоторых из них. И мимо тишины и прохлады Гранд-Канала, по весне пахнувшего более одуряюще, чем лилия в ее руках. Мэри Мулкахи уже давно не девочка, время не щадит людей, но каждый год каждое двенадцатое мая она приезжает в Дублин. Она даже старается дойти до Крайст-Чёрч (но все чаще, конечно, садится на трамвай около Святого Стефана и вверх по Дэйм) и кинуть взгляд дальше, мимо церкви и труб пивоварен “Гиннесса” - туда, где притаилась молчаливая тюрьма Килмэнхем. Лилию Мэри оставляет у алтаря Святого Августина - ведь она знает, он так же посвящен Святому Иоанну.
Есть только одно место в Дублине, куда Мэри Мулкахи никогда не поднимется в мае - окаменевший склон Арбор-Хилл. Его колокольню едва видно за громадой бараков на противоположном берегу Лиффи, но Мэри не кидает туда даже взгляд.
И старается не вслушиваться, если ей кажется, что где-то совсем рядом по мостовой мерно ударяют тростью. Он сказал тогда, 12 мая 1916-го года, Мэри помнит дословно: “Мы никогда не думали, что все закончится так, что таким будет конец”. Впрочем, она уверена, что он-то сам задолго знал, чем все закончится - знал и позволял верить себе и ей.
Возвращаясь домой, Мэри Мулкахи, еще помнящая, как ее звали Мин Райн, никогда не оглядывается и не проливает ни единой слезы.

Название: Старуха
Автор: @Seighin
Бета: Twrch Trwyth
Размер: драббл (620)
Пейринг/Персонажи: Шон Мак Диармада, Леборхам
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: лихорадка, с которой начинается полиомиелит, часто сопровождается бредом и видениями... правда ли это именно они, а не что-то реальное?
Примечания/Предупреждения: Мак Диармада ("внук Диармайда") - гэльская форма, обычно использовался английский вариант МакДермотт.

Впервые он увидел ее во время болезни – все началось с легкой простуды, а закончилось лихорадкой. Шон вообще очень смутно помнил первые пару месяцев – они слились в единую череду снов, солнечных лучей сквозь занавески и постоянного ощущения сырости из-за пропотевших простыней. Кажется, приходил врач, вызванный домовладелицей, но его голос тонул в тумане.
Шон проснулся ночью от едва слышного стука. Прислушался – ни в дверь, ни в стены не стучали, но... чуть слышнее, чем биение сердца. И где-то совсем рядом с ним. Так птица пьет клювом в раму – в раму из ребер и грудины.
Стук сменила боль, пронзившая грудь. Что-то царапалось внутри и рвалось, рвалось наружу. Он быстро дышал. Казалось, что кожу прорезали ножом, но крови не было. Или... от резкого приступа, как если бы ребра изнутри разогнули наружу, его выгнуло дугой – на стене мелькнула тень чего-то.
Оно склонилось над ним – обезображенное лицо, с глазами, потонувшими в щеках и морщинах, заячьей губой и гнилыми зубами. Старуха смеялась – от ее шеи тянулась серебряная цепь, она звенела ею и смеялась...
– Мистер МакДермотт! Мистер МакДермотт! – Шон резко распахнул глаза. Над ним склонилась домовладелица. Шон в панике откинул одеяло и задрал ночную сорочку. Ничего. Бледная кожа, темные волосы, пятна сосков, впавший из-за болезни живот. Ничего... необычного.
Женщина смущенно отвернулась.
– С вами... все нормально? Вам лучше? Мне позвать врача?
Он долго непонимающе смотрел на нее. Потом снова ощутил привычный туман лихорадки.
– Да... да.

Если первые месяцы прошли в забытьи и кошмаре, то остальные пять он мечтал забыть – с их мучительными попытками заставить мышцы правой ноги работать и отказом самому себе принимать страшную правду о собственном будущем. Впрочем, конечно, смирился, и она тоже сыграла в этом свою роль.
Она была отвратительна – кривая старуха (впрочем, присмотревшись, МакДермотт дал бы ей скорее лет 40) с яркими, как у него самого, глазами и любовью изъясняться загадками. Она называла себя Леборхам и любила повторять "ты – это я". Во время лихорадки она была рядом постоянно, явившись из его груди, он практически чувствовал ее дыхание, потом – отступила, но Шон знал, что не очень далеко. Он помнил взрыв ее смеха, когда попытался встать – и в тот миг и правда было “ты – это я”. Шон поймал свое отражение в глазах доктора, одернувшего поданную было руку помощи – впавшие глаза на бледном заросшем лице, полные какого-то нездешнего холода.
Ему все чаще казалось, что он сошел с ума, и проклятая болезнь оставила в наследство не только паралич, но и галлюцинации с будущей шизофренией. Откуда бы, правда, но кто знает... Иначе бы не было ее. Выходом, бегством от нее, оставалась работа в Братстве, хотя он больше и не мог ездить по стране, как раньше, а единственная попытка закончилась тюрьмой. Но... Том, Волонтёры и Армия, уговоры О`Нэйла и винтовки от Кейсмента. Все это привело его под колонны Центрального Почтамта Дублина.

Камеры Килмэнхема темные и очень холодные. И одиночные – в этом Шон был уверен, хотя точно так же он уверен в том, что там, в темноте, пряталась она.
– Что тебе нужно? – он редко начинал разговор первым. Она смеялась. Леборхам, фомор и шут при дворе Конхобара, смеялась. Проклятье!
– Глупо брать войной Ат Клиах, но глупо пролитая кровь обратится золотом, – он не оборачивался, но ее тень легла в отсвет, просачивающийся через решетку. – Гордись, потомок Диармайда, гордись своей смертью, если не смог жизнью.
– Моя жизнь, – он делал паузу, – как и моя смерть – во славу Ирландии.
Она снова смеется:
– Рыжая Эриу, глупая Эриу – сама не знает, что потеряет. Ты же говорил с ней, ты сам все знаешь. А кровь смоет, смоет в море и унесет, куда ей место. Останется наша кровь.
– Уходи. Хотя бы сейчас – уходи.
Тишина. Тень исчезла. Она услышала? Шон закрыл глаза, все равно не получится уснуть – ночь перевалила за половину, били в далекий колокол, и сейчас уже 12ое мая. Джим еще жив – Джим и он сам. Ненадолго.
В тишине громко звякнула невидимая цепь, натянувшись.

@темы: Проза, Фандомная Битва, Eire

Здесь нет ойриш-тим, потому что про ойриш-тим я буду отдельно писать простыню.

@Seighin	Левел 2. Челлендж	Ученик (эдитор)
		Прорвало (эдитор)
		Разглагольствования (эдитор)
		Символы
		Glass saber
	Левел 3. Челлендж	Fly for Republic (фото)
		Star Wars Z

@Seighin Визитка: аватарки

+ столь же длиная штука от Толкиен-тим

@темы: Фандомная Битва

Отлично сходила на "Самайн" с Настя Моранн и возникшими вокруг ребятами из школы "Кейли" (а так же внезапной AnnaSk).
Отлично поплясали, отличные ирландцы, я отлично выиграла два билета на Rythm of the dance знанием ирландских графств

Утром долго думала, как бы так сделать, чтобы и костюм (все-таки вечеринка и типа Хэллуин), и еду я туда с учебы... Перебрала кучу вариантов, пострадала, что Nightwing-футболка будет только в понедельник, почти остановилась на гаррепоттере - и вспомнила про кружевной торт черное кружевное мини. Костюм Иззеньки Лайтвуд "из шкафа" требует рун (рисовала Моранн), красного камня и браслета-змеи на руке.

Руна Ангельской Силы умерла первой, в остальных я рискую ходить ближайшую неделю.
Руны явно вызывали вопросы и, периодически, оставались на руках у партнеров по танцам и на белой блузке Моранн.
Как только я вошла в зал - меня поймали местные фотографы. К слову еще в зале были косплей Alice Madness Returns и Steam Power Giraffe Изя, ты такая Изя!
А еще в зале была замечена рыженькая девочка в клетчатой рубашке поверх майки, джинсах и с сумкой через плечо. Клуб "Pandemonium" вставал перед глазами практически
Пока с инстаграма:


+Инста-портрет

@темы: В королевской шумной зале..., Через призму объектива, Девочка и огнемет

@темы: PrintDirect